Особенности национальных споров о семейном насилии
«Есть такие люди: они прирожденные жертвы. Вот с ними обычно и случаются ужасные семейные истории».
- Нет среди людей никаких прирожденных жертв. Однако есть те, кто в силу жизненных обстоятельств оказываются в группе риска.
Чаще жертвами семейного насилия становятся люди, пережившие ранее ситуацию угрозы для жизни или личности и вынужденные в ней остаться.
Типичный случай, когда ребенок в детстве часто подвергался насилию со стороны родителей. Дети не могут собрать свои вещи и уйти; вместо этого у них вырабатываются психологические защитные механизмы, позволяющие им оставаться в атмосфере постоянного давления и насилия. Такие ситуации со сложным выходом могут произойти и во взрослом возрасте: например, венчанный брак или негативное отношение членов семьи к разводу.
«Всегда наезжают на мужчин. А что, женщина не может быть агрессором?»
- Да, конечно, агрессором может выступать и женщина, правда, чаще всего она пользуется другими приемами: психологическим давлением, унижением. Возможны и такие ситуации, когда в паре встречаются два агрессора: например, муж применяет физическую силу после того, как жена манипулирует и унижает его словами.
Что касается семейного насилия по отношению к детям, то это — особая серьезная тема. Есть ряд установок, которые обычно разделяют родители, бьющие детей. Например, «Ребенок еще не вполне человек, у него не может быть своего мнения, он моя собственность, его потребности и выбор определяю я». Ограничивается самостоятельность ребенка, ему отказывают в свободе. Родители-агрессоры обычно либо склонны к гиперопеке, либо не уделяют ребенку достаточного внимания. И обе ситуации часто задают травматический сценарий в дальнейшей жизни ребенка.
«А почему она (жертва) не пошла сразу в полицию? Почему, в принципе, не ушла, как только ее стали обижать?»
- Как раз из-за тех защитных механизмов, которые у нее выработались.
Находиться в ситуации насилия — мучительно, поэтому постепенно у жертвы все ситуации, когда ее обижают, вытесняются в отдельную субличность. Психологи называют ее «раненой субличностью».
Как это работает? Пока с человеком не случается очередной эпизод насилия, он не помнит, что такие эпизоды бывали и раньше. Как только он оказывается в ситуации насилия, он тут же все вспоминает, но тут в нем начинает говорить вторая субличность — «надеющаяся». Это та часть сознания, которая продолжает надеяться, что сейчас все исправится, обидчик все наконец-то осознал и никогда не повторит содеянного. Эта надеющаяся субличность и заставляет жертв семейного насилия давать своему обидчику второй, третий, десятый шанс. «Надеющаяся» субличность не находится в области осознанного выбора — она работает как бессознательное переключение, спасение из ситуации насилия. Она позволяет помнить обо всем хорошем, что сделал ей партнер — тот самый, который сейчас делает больно, унижает, притесняет и т.д.
У жертвы есть и другие защитные механизмы.
Люди, пострадавшие от семейного насилия, часто объясняют то, что с ними происходит, через свою вину.
«Я недостаточно хорошая жена. Недостаточно успешный ребенок. Не такой отец, каким нужно было бы быть». Этот механизм позволяет человеку чувствовать себя не таким беспомощным.
Еще есть жалость к агрессору: «Он же как ребенок. Он всего лишь не справился. Ему так трудно сейчас. У него непростой период, но дальше все пойдет как раньше».
«А если жертва сама провоцирует? Если ей вообще это нравится?»
- Это один из самых возмутительных аргументов, с которыми приходится сталкиваться при обсуждении ситуаций семейного насилия. «Она сама такая, она сама виновата, напросилась».
Нет, жертву бьют не потому, что она «сама такая». И не потому, что «она провоцирует». Чаще всего это происходит потому, что агрессор сам является жертвой насилия, просто у него в свое время выработались другие защитные механизмы.
Вместо того чтобы цепенеть, терпеть, оправдывать обидчика, этот человек научился переносить и вымещать свой гнев и ужас на других: как правило, тех, кто слабее него.
Жертве наносят ущерб не потому, что «она сама напросилась», а потому, что она слабее.
Именно поэтому она страдает за всех: за родителей агрессора, на которых он зол, на шефа, на друзей или на целый мир.
Все агрессоры тоже в какой-то мере жертвы. У них действует такое же травматическое расщепление личности, их тоже «болтает» от лютого гнева до лютого стыда и ненависти к себе. Его никто и ничто не провоцирует, кроме его собственной травмы.
«Если человек изначально был агрессивен, склонен к насилию, почему она (жертва) вообще начала строить с ним отношения?»
- Во-первых, тревожных сигналов может и не быть. Во-вторых, ухаживание агрессора обычно очень романтическое, яркое. Предположить, что за этим последует насилие, может только опытный человек. В-третьих, даже если симптомы насилия есть, жертва живет в состоянии травматического расщепления. Ею движет надежда, что ничего плохого с ней больше не произойдет. То, что другим показалось бы угрожающим предвестником, для человека, пережившего ранее травматический опыт, находит свои объяснения. Поэтому для жертвы все страшные эпизоды начинаются «ни с того ни с сего», или она не может вспомнить, с чего все началось.
В настоящий момент мы с коллегами разрабатываем тест для оценки уровня психологического насилия в семье. Для этого выделили факторы, которые далеко не всегда осознаются как насилие, могут казаться заботой или проявлением характера, но вместе складываются в синдром домашнего насилия. Например, это ограничение самостоятельности, экономический контроль, неудовлетворенность образом жизни и/или внешним видом партнера, неприятие целей и ценностей партнера. К таким сигналам стоит присмотреться, если вы не уверены в том, что ваши отношения достаточно для вас безопасны.
«Если человек сам по себе склонен к агрессии, может поднять руку на другого, но не меня, то значит я в безопасности?»
- Боюсь, что нет.
Если человек склонен к агрессии, значит, никто не в безопасности. Рано или поздно его гнев заденет тех, кого он любит.
Дело в том, что и агрессору, и жертве свойственно достраивать образ партнера до нашего фантазийного состояния. Они не замечают тревожных сигналов, порой они кажутся не опасными, а впечатляющими.
Обычно потенциальные агрессоры бывают восхитительны на стадии ухаживания. Они производят сильное впечатление, совершают красивые поступки, говорят слова, ценные для своей партнерши. И они действительно верят в то, что встретили своего человека, свою идеальную «половинку». Они тоже достраивают образ партнера до нужного им и заставляют себя поверить, что это и есть реальный человек.
Но рано или поздно что-то пойдет не так: партнер выскажет иное мнение, совершит некрасивый поступок или просто поведет себя не так, как ожидалось. В этот момент агрессор начнет испытывать жестокое разочарование в своем образе, он раздражается, ему кажется, что его обманули, предали. У его партнерши к этому моменту уже достаточно выросла самооценка, она готова получать ту любовь, которой ей не хватило в детстве. И вдруг все рушится.
Любящий и очаровательный партнер вдруг поворачивается к ней той же стороной, что и родители. И тогда жертва начинает завоевывать внимание и любовь агрессора, а агрессор — переживать, что он для своей «половинки» недостаточно хорош и поэтому она ведет себя не так: недостаточно его любит, ценит и т.д. В результате пара может окунуться в новый «медовый месяц», чтобы затем снова споткнуться о новый эпизод агрессии.
«И что же, нельзя никому давать второй шанс? Правда ли, что если ударил один раз, то ударит снова?»
- Если эпизод насилия повторился хотя бы дважды — это уже знак того, что отношения небезопасны.
Давать вторые и третьи шансы, как правило, бесполезно: отношения между жертвой и агрессором склонны идти по нарастающей.
Человек, пытающийся дать агрессору второй шанс, похож на бросающего курить: после трех месяцев «в завязке» человек обычно расслабляется, решает, что у него все под контролем — и с легким сердцем берется за сигарету. В нашем случае — снова встречается со своим агрессором.
Поможет только радикальный метод: либо расстаться прямо сейчас, пока ситуация не вышла из-под контроля, либо вместе признать существующую проблему и пройти курс психотерапии. Современная психотерапия располагает большим арсеналом эффективных методов и приемов.
При обоюдном желании можно справиться с синдромом домашнего насилия и сохранить семью.
Но это возможно только при условии, что оба партнера видят в себе проблему и готовы прорабатывать свои травмы.
При благоприятном исходе терапии насилие в семье прекратится, хотя это не избавит от ряда других сложностей, которые могут возникнуть в браке.
Если же лечится только жертва, то, скорее всего, отношения сохранить не удастся.
«Что делать нам, случайным свидетелям, друзьям и близким, если мы подозреваем, что наш знакомый человек — жертва семейного насилия?»
- Вопрос очень верный. И при этом очень сложный. Прежде всего, жертва необязательно будет готова воспринять наши сигналы извне: она может не принимать проблему, вытеснять ее, а кроме того, в отношениях между жертвой и обидчиком обычно, кроме насилия, есть много другого — очень хорошего и ценного. Воспоминания о красивых ухаживаниях. Трогательные перемирия. Бурный секс. Большой кредит доверия друг другу.
Бесполезно «вправлять мозги» жертве во время очередного ренессанса отношений с агрессором. Также нет смысла настаивать на быстром принятии решения.
Механизмы защиты очень устойчивы, поэтому, чтобы уйти от агрессора, жертва должна совершить над собой большое усилие.
Для этого могут потребоваться месяцы, даже годы.
Не опускайтесь до «виктимблейминга»: наверное, ей это нравится, ну и пусть, ее дело, сама так решила… Признайте, что жертве тяжело, она не видит происходящего, потому что ей очень больно.
Интервью подготовила Александра Чканикова
